А с одиннадцатым классом мы просто смотрим фильмы. А что с ними еще делать?
Когда кругом экзамены – можно хоть что-то делать просто так, для себя. А чем фильм хуже книги? На уроках литературы читают книги – а мы на Истории культуры смотрим фильмы. Еще аргумент: кино как искусство в некотором смысле ближе подросткам, чем классическая литература - вот я и работаю «на их территории». И последнее: кино – хорошая возможность разговорить молчунов. Одна девочка, молчавшая почти два года на уроках, вдруг заговорила на фильме «Париж, я люблю тебя».
Город Зеро, Тот самый Мюнхгаузен, Добро пожаловать или посторонним вход воспрещен, Покровские ворота, Завтра была война, Собачье сердце, Баллда о солдате - курс мог бы называться История СССР через призму кинематографа.
А потом пошли и зарубежные фильмы. «Долгая помолвка», Жан Жане, в главной роли - Одри Тоту.
Последняя сцена фильма: Матильда после нескольких лет поисков Моника узнает, что он жив, потерял память и находится в клинике; Моник сидит в глубине сада, вырезая что-то на шкатулке; Матильда идет по саду: явно затянутые кадры, удлиняющие наше ожидание; она подходит к Монику, но он не узнает ее. Матильда прихрамывает – следствие церебрального паралича, Моник спрашивает: «Тебе больно ходить?» С этого вопроса много-много лет назад, в той довоенной и казалось бы навсегда утраченной жизни началась их детская дружба - и все начинается заново…
Сад, где Моник и Матильда находят друг друга, для меня – это Эдемский сад.
«Нет, - говорят одиннадцатиклассники, - ничего такого, мы этого не видим, вполне обычный сад»
Задумываюсь: если для меня очевидно, что образ есть, а для детей так же очевидно, что его нет – что же на самом деле? Сколько бы аргументов я ни приводил, они говорят: «Этого нет».
И даже, если б мы написали письмо Жану Жене и он бы ответил, что, мол, это действительно Райский сад, - это ничего бы не изменило. Для них этого образа нет, они его не видят: «Вы ведь сами, РИ, учили нас доверять только своим глазам и думать своей головой»
Я сдерживаюсь, но уже готов сказать: «Я образованный человек, в три раза старше вас и читал, между прочим Книгу Бытия…» Как говорила мне моя любимая учительница литературы: «Мне жаль тебя, мой мальчик, то ничего не понимаешь».
Можно ли говорить о понимании фильма или текста людьми разным жизненным опытом и картинами мира? Или сколько людей – столько пониманий?
А вот еще. Первая сцена из этого фильма: оторванная деревянная рука Христа, висящая на кресте на фоне мертвых тел. Разорванный на куски человек; внутренности, разлетающиеся на всю ширину экрана – это не ужасы войны, это какая-то запредельность, - то, что не говорят словами и не показывают обычно в кино. На мой взгляд, это слишком, в искусстве должно быть что-то недосказанное.
«Нет, - говорят подростки, - это нормально, просто реалистичная картина войны». Они привыкли к другим фильмам, и их не удивишь внутренностями. Мы разными глазами смотрим один и тот же фильм, в наших головах разные системы координат – как же нам понять друг друга?
Постмодернисты сказали бы: все нормально, всё вокруг – интерпретации; и так можно, и так… Но я учитель и мне трудно согласиться с этим «и так, и так» - слишком часто приходится слышать всякие глупости, произнесенные уверенным тоном, что ж – всё это «интерпретации»?.
Этнолог Бронислав Малиновский долго жил среди папуасов, понял их картину мира, степени родства, представления о происхождении Вселенной, о душе – стал совсем своим человеком. «Ты хороший человек, – говорит ему вождь папуасов, - и мы хорошо понимаем друг друга, но омерзительный обычай, который ты совершаешь по утрам – чистишь вот таким движением зубы – глубоко меня возмущает. Этим движением можно навлечь на себя злых духов.»
Я долго живу среди подростков и научился понимать своих одиннадцатиклассников – но мы очень разные люди. И я не могу сказать, чья картина мира более правильная.
«Долгая помолвка» для меня м для них – это два разных фильма. Мы слушаем разную музыку, читаем разные книги и проч. – мы живем в разных контекстах. Я не могу навязать своего видения; у меня другая задача – показать возможность другого пониания, расширить их собственный контекст восприятия.
Расширение контекста – так бы я сформулировал смысл гуманитарного образования.
Когда кругом экзамены – можно хоть что-то делать просто так, для себя. А чем фильм хуже книги? На уроках литературы читают книги – а мы на Истории культуры смотрим фильмы. Еще аргумент: кино как искусство в некотором смысле ближе подросткам, чем классическая литература - вот я и работаю «на их территории». И последнее: кино – хорошая возможность разговорить молчунов. Одна девочка, молчавшая почти два года на уроках, вдруг заговорила на фильме «Париж, я люблю тебя».
Город Зеро, Тот самый Мюнхгаузен, Добро пожаловать или посторонним вход воспрещен, Покровские ворота, Завтра была война, Собачье сердце, Баллда о солдате - курс мог бы называться История СССР через призму кинематографа.
А потом пошли и зарубежные фильмы. «Долгая помолвка», Жан Жане, в главной роли - Одри Тоту.
Последняя сцена фильма: Матильда после нескольких лет поисков Моника узнает, что он жив, потерял память и находится в клинике; Моник сидит в глубине сада, вырезая что-то на шкатулке; Матильда идет по саду: явно затянутые кадры, удлиняющие наше ожидание; она подходит к Монику, но он не узнает ее. Матильда прихрамывает – следствие церебрального паралича, Моник спрашивает: «Тебе больно ходить?» С этого вопроса много-много лет назад, в той довоенной и казалось бы навсегда утраченной жизни началась их детская дружба - и все начинается заново…
Сад, где Моник и Матильда находят друг друга, для меня – это Эдемский сад.
«Нет, - говорят одиннадцатиклассники, - ничего такого, мы этого не видим, вполне обычный сад»
Задумываюсь: если для меня очевидно, что образ есть, а для детей так же очевидно, что его нет – что же на самом деле? Сколько бы аргументов я ни приводил, они говорят: «Этого нет».
И даже, если б мы написали письмо Жану Жене и он бы ответил, что, мол, это действительно Райский сад, - это ничего бы не изменило. Для них этого образа нет, они его не видят: «Вы ведь сами, РИ, учили нас доверять только своим глазам и думать своей головой»
Я сдерживаюсь, но уже готов сказать: «Я образованный человек, в три раза старше вас и читал, между прочим Книгу Бытия…» Как говорила мне моя любимая учительница литературы: «Мне жаль тебя, мой мальчик, то ничего не понимаешь».
Можно ли говорить о понимании фильма или текста людьми разным жизненным опытом и картинами мира? Или сколько людей – столько пониманий?
А вот еще. Первая сцена из этого фильма: оторванная деревянная рука Христа, висящая на кресте на фоне мертвых тел. Разорванный на куски человек; внутренности, разлетающиеся на всю ширину экрана – это не ужасы войны, это какая-то запредельность, - то, что не говорят словами и не показывают обычно в кино. На мой взгляд, это слишком, в искусстве должно быть что-то недосказанное.
«Нет, - говорят подростки, - это нормально, просто реалистичная картина войны». Они привыкли к другим фильмам, и их не удивишь внутренностями. Мы разными глазами смотрим один и тот же фильм, в наших головах разные системы координат – как же нам понять друг друга?
Постмодернисты сказали бы: все нормально, всё вокруг – интерпретации; и так можно, и так… Но я учитель и мне трудно согласиться с этим «и так, и так» - слишком часто приходится слышать всякие глупости, произнесенные уверенным тоном, что ж – всё это «интерпретации»?.
Этнолог Бронислав Малиновский долго жил среди папуасов, понял их картину мира, степени родства, представления о происхождении Вселенной, о душе – стал совсем своим человеком. «Ты хороший человек, – говорит ему вождь папуасов, - и мы хорошо понимаем друг друга, но омерзительный обычай, который ты совершаешь по утрам – чистишь вот таким движением зубы – глубоко меня возмущает. Этим движением можно навлечь на себя злых духов.»
Я долго живу среди подростков и научился понимать своих одиннадцатиклассников – но мы очень разные люди. И я не могу сказать, чья картина мира более правильная.
«Долгая помолвка» для меня м для них – это два разных фильма. Мы слушаем разную музыку, читаем разные книги и проч. – мы живем в разных контекстах. Я не могу навязать своего видения; у меня другая задача – показать возможность другого пониания, расширить их собственный контекст восприятия.
Расширение контекста – так бы я сформулировал смысл гуманитарного образования.
Profile
rustam_kurbatov- rustam_kurbatov
- Лицей КОВЧЕГ-XXI
Comments
Спасибо.
И я даже один раз не удержалась - мы с био-хим группой(у которых 3 урока в неделю)посмотрели "Темпл Грандин". А еще я хотела бы посмотреть и попробовать обсудить "Вверх по лестнице ведущей вниз", "Последний урок", "Пиф-паф, ты мертв".